На воде житков: Морские истории (сборник) — Борис Житков

ГЛАВА II. Борис Житков

ГЛАВА II

Житков не сразу овладел сложным сочетанием остроты, занимательности сюжета с глубиной социальных и психологических характеристик, — сочетанием, которое постепенно сделалось основной чертой его творчества.

Задача найти и создать это сочетание стояла не перед одним Житковым, а перед всей советской литературой.

День ото дня ширился круг тем, находящих свое воплощение в детской литературе. Партия требовала, чтобы детям рассказано было о гражданской войне, о великом строительстве, о последних достижениях науки, о пятилетнем плане, над выполнением которого героически трудились советские люди, о далеком прошлом нашей родины, о революционной борьбе рабочего класса у нас и за рубежом, и рассказано с заразительным увлечением, не мертво и сухо, а занимательно — «без трафаретности и схематизма», без «упрощенчества», как записано в одном из постановлений ЦК партии. Известно, что требование занимательности, наряду с требованием высокой идейности, предъявляли к детской литературе еще революционные демократы 60-х годов; так, Добролюбов писал, что детские книги должны быть «по содержанию дельны и в то же время интересны»; Горький, продолжая и развивая эту традицию, утверждал, что надо уметь самые сложные и ответственные политические и научные темы преподносить детям увлекательно, легко и «забавно».

Каждый из крупных мастеров советской литературы для детей — Гайдар, Пантелеев, Сергей Григорьев, Кассиль, Паустовский, Ильин, Бианки, Катаев, Тихонов, Каверин — искал средства сочетать богатство и подлинность материала с остротой сюжета, каждый на свой лад, по-своему, в соответствии с особенностями своего дарования добивался того, чтобы книга была «дельна» и в то же время «интересна».

Того же своими средствами, своими путями добивался и Житков. Пути эти были сложны.

В 1924 году издательство «Время» выпустило первый сборник рассказов Житкова. Сборник назывался «Злое море» и состоял из пяти новелл: «Мария» и «Мэри», «Над водой», «На воде», «Под водой», «Коржик Дмитрий».

В 1925 году вышла новая книжка рассказов Житкова, на этот раз в Гизе «Морские истории». Она состояла из рассказов: «Джарылгач», «Голый король», «Дяденька», «Компас», «Черная махалка».

Действие в рассказах, помещенных и в том и в другом сборниках, происходит на море — «на воде», «над водой» или «под водой», а если и на земле (как в рассказе «Дяденька»), то тоже в таком месте, где люди заняты морским делом — на судостроительном заводе. В названии и того и другого сборника фигурирует море: «Злое море» и «Морские истории», и в то же время между этими книгами такая разница, будто их написал не один и тот же писатель, а два разных.

В рассказах из «Злого моря» сразу бросается в глаза драматизм сюжетных положений. Упадет ли самолет в воду или механик успеет прочистить засоренный мотор? Успеют ли спасти подводную лодку, увязшую в илистом дне? Спасутся ли люди, запертые в трюме опрокинутого ветром судна? Драматическое напряжение сюжета растет с каждой страницей, с каждым эпизодом. В рассказе «Под водой», лучшем в сборнике, напряжение сюжета доведено до высшей степени. Ясный, солнечный день. В море происходят маневры подводных лодок и миноносцев. На подводной лодке № 17, которой командует лейтенант Я., все от капитана до матроса — веселы и оживлены. По сигналу с главного миноносца лодка должна погрузиться в воду и атаковать холостыми минами адмиральский крейсер. Маневры идут удачно, лейтенант Я. весел и торопится в порт. Молоденький мичман с нетерпением поглядывает на часы — ему хочется на берег, поскорее переодеться и на бульвар…

«…вот он, порт. Прошли в ворота. Впереди на якоре торчит всем корпусом из воды порожний коммерческий пароход. „Тут 50 футов, пароход сидит не больше 20-ти. Есть где пройти под ним“, — подумал лейтенант. „Эх, убрать перископ и поднырнуть под пароход“. Веселость вырвалась наружу. Перископ убран, рулями дали уклон лодке вниз и потом стали подыматься.

Но в это время ход лодки сразу замедлился. Все пошатнулись вперед. Лейтенант вздрогнул. Минер вопросительно на него взглянул.

— Сели на мель? Так ведь? — спросил он лейтенанта…

Лейтенант вспомнил, что тут в порту глинистое липкое дно; понял, что лодка своим брюхом влипла в эту вязкую жижу».

Он приказал выкачать воду из всех цистерн — никакого результата. Приказал команде перебегать с носа на корму и обратно — лодка не двинулась. Потом раскачивали лодку с борта на борт — ничего не помогало.

«Все ждали капитана. А он сидел у себя в своей крошечной каютке и не мог сосредоточить своих мыслей. Он все думал о том, что из-за его шалости все эти люди погибли, что нельзя даже крикнуть: „спасайся, кто может“, потому что никто не может спасаться, все они плотно припаяны ко дну этим глинистым грунтом и не могут вырваться из железной коробки».

«Мичман все посматривал на часы, но теперь не понимал уж, который час.

— Сколько времени? — спросил минер.

Мичман снова взглянул на браслет.

— Четыре часа, — сказал он, но так напряженно спокойно, что все поняли, как он боится».

Дальше идут выписки из судового журнала, который, по приказу лейтенанта, ведет мичман.

«4 ч. 40 м. Застрелился лейтенант Я. в своей каюте. Прилагаю его записку:

„Я не имею права дышать этим воздухом“.»

Кончается рассказ тем, что лодку вытаскивают наверх два миноносца, протащившие по дну проволочный канат.

«Не привели в себя только троих, среди них и мичмана. Странно было слышать, как часы все тикали на мертвой руке».

В рассказах из «Злого моря» уже поставлена основная тема творчества Житкова — тема мужества. Вот самолет отправляется в дальний путь над морем. Пилот не хочет брать с собой мальчика-ученика: «Какая от тебя польза!» Но в дороге случилась беда, засорились карбюраторы, заглохли моторы. Самолет ниже, ниже. Внизу ревущее бурное море. Пилот посылает на крыло механика: чиниться в воздухе. Механик струсил, не идет. На обледенелое крыло выходит ученик. В последнюю секунду он успел произвести починку, и самолет снова взмыл ввысь. А ученик, возвращаясь в кабину, сорвался в ревущее море. Он погиб, но мужество победило: он пожертвовал жизнью для спасения других.

Этическая мысль первого же сборника рассказов Житкова «Злое море» действенна и ясна. Но центр тяжести этих рассказов — если не всех, то почти всех — все-таки в перипетиях внешних событий, в стремительной смене положений, и эта стремительность столь велика, что не дает писателю возможности проявить свою силу психолога. Герои первых рассказов Житкова, за некоторыми исключениями (например, за исключением героев «Марии» и «Мэри»), лишены отчетливой социальной и психологической характеристики, а иногда даже и примет времени и места: так, действие, описанное в рассказе «Над водой», могло бы происходить в любое время в любом месте; в рассказе «Под водой» помечено, что все случившееся произошло 20 июня 1912 года, но оно с таким же успехом могло произойти в любом другом году — после изобретения подводных лодок — и в любой стране; дать героям французские имена и фамилии, и можно считать, что речь идет о Франции: в характеристике людей и обстоятельств не изменилось бы ничего.

Житков ясно понимал опасность, грозившую ему. Рассказы, в которых интерес держался главным образом на быстрой смене эпизодов, на внешнем драматизме положений, были для него мелки, не по росту. Написаны они, сообщал он в письме, «не о том, что меня по существу занимает и волнует… боюсь приобрести репутацию авантюрного писателя». Житков понимал, что при том способе писания, какой был избран им поначалу, когда главной заботой было поддержать драматическое напряжение, его огромный жизненный опыт, его любовь к труженикам, его ненависть к социальному неравенству остаются под спудом.

Рассказы имеют успех — читатели довольны, рецензенты с удовлетворением отмечают, что книжки Житкова принадлежат якобы «к излюбленному и неизменно увлекающему детей роду литературы из „мира приключений“», — а богатство чувств и мыслей, накопленных за целую жизнь, не помещается в рамках избранного жанра, оказывается за бортом.

Рецензии были благожелательные, хвалебные и при этом ошибочные. Творчество Житкова развивалось вовсе не в сторону «мира приключений». Как показала вторая его книга, «Морские истории», его рассказы продолжали традицию классической русской прозы, всегда отличавшей-ся глубиной психологического анализа, то есть именно тем качеством, которого литература «мира приключений» лишена. Житков понимал, что проза для подростков должна быть увлекательной, фабульноострой, да и сам он был человеком действия, человеком острых жизненных положений. И он никогда не отказывался от фабульной остроты. Но постепенно он понял и другое: что «не единой фабулой живо повествование». В новеллах второй его книги — «Морские истории» фабула не менее остра, напряженна и драматична, чем в новеллах первой, но они приобрели новое качество: герои их коренным образом переменились. Главного героя каждого рассказа мы видим в каждом его душевном движении. Это уже не мичман из рассказа «Под водой», мичман «вообще», о котором мы знаем только то, что он был очень молод, сильно торопился на берег и ежеминутно глядел на часы; и не механик из рассказа «Над водой», о котором мы знаем только то, что он трус… Нет, главные герои «Морских историй» изображены во весь рост; их социальный облик, их возраст, их характер видны в каждой авторской ремарке, слышны в каждой интонации. С головы до ног они люди своего времени, своей социальной среды, своей страны, своей профессии. Между героями «Злого моря» и «Морских историй» такая же разница, как между отчетливой фигурой на плакате и живописным портретом.

В 1928 году в письме к И. И. Халтурину Житков об одном из своих произведений писал: «Боюсь, что навалятся на сюжет, но двигателем сюжета надо оставить подземные силы, что текут под страницами, тогда и сюжет в пользу». И хотя, по его словам, «надо… чтоб с первых же строк хватало за уши и не отпускало бы до конца», двигателем сюжета в «Морских историях», в отличие от рассказов из «Злого моря», стали действительно «подземные силы»: пафос разоблачения капиталистического мира, насыщенность социальным, бытовым, психологическим материалом. В «Морских историях» даны человеческие характеры в их столкновениях, в их развитии — вот чему служит сюжет. Если воспользоваться терминами драматургии «комедия положений» и «комедия характеров», то, слегка перефразируя их, можно сказать, что рассказы из «Злого моря» — это «драмы положений», а рассказы из «Морских истории» «драмы характеров».

«Морские истории» отличаются от рассказов предыдущей книжки большой внутренней сложностью. Самый значительный рассказ в книге — «Дяденька». Содержание его гораздо крупнее, чем его фабула. Фабула проста: паренька из полуголодной рабочей семьи квартирант обещает устроить на заработки на судостроительный завод. Мальчик доволен: «Всю ночь думал: вот пароходы строим; мачты сейчас ставить, трубу. Главное, думал, трубу — в ней вся сила». Парнишке поручили горн, но никто ничего не удосужился объяснить ему, «Я хотел спросить, что потом делать, — рассказывает мальчик, — и голоса своего не слышу: кричу — и как немой. Такой грохот, аж стонет железо». На заводе грубость, ругань, зуботычины. Люди друг с другом объясняются толчками, тычками. Мальчики все курят, и через каждое слово — брань. И парнишка за ними. «Я и курить и ругаться выучился и тоже стал все срыву: трах, бах и долой». Мать подала ему таз, чтобы умыться, вода показалась ему горяча — он хлоп; и таз перевернул. Форточка разбухла — он взял полено хлоп! — и выставил. Более всех на заводе досаждал мальчику «дяденька» старший клепальщик. «Прямо зверем. Жена у него умерла. Я ее, что ли, убил? Чего ты меня-то ешь?.. То ему рано заклепку даешь — гонит, кулаком машет, то опоздал. Заел прямо». Измученный, обиженный мальчик решает отомстить старику и выдергивает рейку над люком: «Если попадешь — так лететь на десять саженей — и прямо на ребра железные». А через минуту сам пугается того, что он сделал, и поднимает тревогу. Мальчика на веревке спускают вниз — искать «дяденьку». Но нет его там. Парнишку вытаскивают наверх — и вдруг «дяденька» оказывается тут же, в толпе, и мальчик счастлив, что он жив.

«А он нагнулся, гладит меня и совсем добрый-добрый, гладит меня и орет хрипло: „Чего ты, шут с тобой? Да милый ты мой!“ И даже на руки поднял».

Таков эпизод, занимающий в рассказе центральное место. Но содержанием этого эпизода далеко не исчерпывается содержание рассказа. Какие же «подземные силы» текут под его страницами? Держится он не на внешнем драматизме — упал или не упал «дяденька»? спасут или не спасут? — а на столкновении наивного детского мира со страшным реальным миром капиталистического предприятия, калечившего и тело и души рабочих, заставившего ребенка, доброго — нет, не только доброго, но и нежного, грубо обращаться с матерью и чуть не стать убийцей; на столкновении ребенка из рабочей семьи со страшным миром, воплощенным Житковым в лязге, грохоте неотступном, железном, заглушающем звук человеческой речи. «Дяденька» рассказ остросюжетный, о том, как едва не совершилось убийство, по не в этом «приключении» суть; «Дяденька» — рассказ разоблачительный, в нем разоблачена насильничес-кая, грабительская сущность капиталистического производства — и притом рассказ глубоко психологический: читатель, не отрываясь, следит за тем, как ненависть сменяется нежностью в потрясенной душе мальчика,

«Морские истории» Житкова сильно отличаются от рассказов первой его книги не только содержанием, но и своей литературной манерой. В отличие от новелл, помещенных в «Злом море», все «Морские истории» — все до единой написаны «сказом», то есть от первого лица. Разумеется, вовсе не всякий писатель, перейдя к сказу, станет своеобразнее и сильнее. Но с Житковым на его творческом пути случилось именно так: когда он повел повествование от первого лица, рассказы его засверкали своеобразием, глубиной мыслей и чувств, воспроизведен-ных со всеми оттенками. Вот тут Житков и пришел к мастерству, тут он и сделался Житковым. И, когда впоследствии порою ему случалось вести рассказ не от первого, а снова от третьего лица, он продолжал сохранять ту же интонацию, какая была разработана им в «Морских историях», — интонацию живой устной речи.

Первый рассказ («Про слона»), написанный им в этой новой манере, не вошел ни в «Злое море», ни в «Морские истории». Он появился в журнале в промежутке между этими двумя сборниками. Это был тот самый рассказ, который через несколько лет, на Первом съезде советских писателей, С. Я. Маршак справедливо назвал в своем докладе «почти классическим».

К началу 1925 года за плечами у Житкова было уже немало новелл и очерков, но тут как бы впервые прозвучал его подлинный, никому, кроме него, не присущий живой голос. И странная вещь: как только Житков заговорил от первого лица, емкость его рассказов увеличилась; они не сделались длиннее, а вмещать стали значительно больше: и бытовой материал, и характеристики времени и места, и пейзаж, начисто отсутствовавший в рассказах «Злого моря».

Заговорив от первого лица, Житков словно вернулся к самому себе снова сделался тем мальчиком, выросшим в гавани, который любил рассказывать товарищам приключившиеся с ним самим или услышанные от других морские истории. Попытка заговорить с читателем «от себя самого» или от лица паренька из гавани, которого он знал, как самого себя, точно раскрепостила, освободила Житкова. В первом его рассказе, «Шквал» («На воде»), была еще некоторая доля ложной литературности: «Как брюхо огромного чудовища, чернело дно опрокинутого корабля», или: «прохрипел старик боцман». Некоторая банальность, некоторая нарочитая детскость, столь не свойственная Житкову впоследствии, чувствовалась в тех эпизодах рассказа, где речь шла о «заиньке». «Ураган» весь был во власти «приключенческой», «авантюрной» традиции. Рассказы «Над водой» и «Под водой», сильные, умелые рассказы, были слишком стремительны, слишком остры, чтобы автор имел возможность глубоко вглядываться в людей или в природу. Надо «двигать сюжет» — тут не до глубин души и не до природы. Обратившись же к «сказу», Житков повел повествование обстоятельно, неторопливо, с аппетитом, со вкусом, и на каких-нибудь шести-семи страничках уместилось все: и новая страна, увиденная рассказчиком, и сам рассказчик.

«Мы подходили на пароходе к Индии, — так начинается рассказ „Про слона“. — Утром должны были прийти. Я сменился с вахты, устал и никак не мог заснуть: все думал, как там будет… Заснуть не мог, прямо ноги от нетерпения чесались. Ведь это, знаете, когда сушей едешь, совсем не то: видишь, как все постепенно меняется. А тут две недели океан — вода и вода, — и сразу новая страна. Как занавес в театре подняли.

Наутро затопали на палубе, загудели. Я бросился к иллюминатору, к окну, — готово: город белый на берегу стоит; порт, суда, около борта шлюпки; в них черные в белых чалмах — зубы блестят, кричат что-то; солнце светит со всей силой, жмет, кажется, светом давит. Тут я как с ума сошел, задохнулся прямо: как будто я — не я и все это сказка. Есть ничего с утра не хотел. Товарищи дорогие, я за вас по две вахты в море стоять буду — на берег отпустите скорей!»

Открыв для себя «сказ», Житков начал видоизменять голос героя-рассказчика: иногда это он сам, моряк, «бывалый человек», а чаще подросток из трудовой семьи дореволюционной поры. Четыре из пяти «Морских историй» написаны от лица подростка. В «Черной махалке» — это голодный сирота-рыбак; в «Джарылгаче» — это мальчишка из гавани; в «Компасе» молодой матрос-революционер, участник стачки моряков. Они сами рассказывают о себе, рассказывают с той подлинностью разговорной интонации, которая найдена была Житковым в рассказе «Про слона» и видоизменялась в рассказах его второго сборника.

«Это хуже всего — новые штаны, — так начинает свое повествование герой рассказа „Джарылгач“. — Не ходишь, а штаны носишь: все время смотри, чтоб не капнуло или еще там что-нибудь. Из дому выходишь — мать выбежит и кричит вслед на всю лестницу: „Порвешь — лучше домой не возвращайся!“ Стыдно прямо. Да не надо мне этих штанов ваших. Из-за них вот все и вышло».

Здесь, в этих немногих строках, он весь как на ладони — парнишка из бедной семьи, которому в кои-то веки сшили обнову.

В рассказе «Компас» это уже не паренек из гавани, боящийся вернуться домой из-за того, что заляпал краской новые штаны, а юноша, молодой матрос, участник стачки моряков накануне 1905 года. Содержание рассказа такое. Владелец «Юпитера», самого большого корабля, набрал штрейкбрехеров из «Союза русского народа», чтобы, вопреки забастовке, отправиться в рейс. Поставил «союзников» и в машинное и на вахту. Тогда двое матросов решились на дерзкое дело: ночью подойти к кораблю и снять с него путевой компас. Далеко ли уйдет корабль без компаса? Развел пары, снялся с якоря — вышел из порта под ненавидящими взглядами бастующих голодных моряков, — вышел и через три часа вынужден был вернуться.

«Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат», — так характеризует себя и своих товарищей рассказчик. Он в каждом своем слове — моряк.

Ночью на шлюпке товарищи подошли к пароходу. «Обогнули мол. Вот он, „Юпитер“, вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица.

Гребу смело к пароходу. Вдруг оттуда голос:

— Кто едет?

Ну, думаю, это береговой — флотский крикнул бы: „Кто гребет?“

„Компас“ из „Морских историй“ не менее остросюжетная новелла, чем „Под водой“ из „Злого моря“. Удастся или не удастся смелым морякам пробраться на пароход, вывинтить компас и уйти незамеченными? Догонят их охранники или не догонят? Вопросы эти создают не меньший драматизм, чем тот вопрос, который занимает читателя новеллы „Над водой“: удастся ли спастись самолету, падающему в море? Но герои „Морских историй“ обрели плоть и кровь, обрели характеры, которые были едва намечены у героев „Над водой“ и „Под водой“. Абстрактный конфликт между мужеством и трусостью постепенно наполнился конкретным содержанием социальной борьбы.

Таков был творческий путь Бориса Житкова — от сюжетной новеллы „приключенческого“ типа, построенной на острых положениях, где абстрактное мужество сталкивалось с абстрактной трусостью, — к новелле психологической, где герои получили острые социальные характеристи-ки. Путь этот привел Житкова к созданию образа паренька из трудовой семьи — того, кто рассказывает нам „Дяденьку“, „Черную махалку“, „Компас“, „Метель“, „Вату“, и образа „бывалого человека“ — того, кто рассказал „Про слона“, а впоследствии „Погибель“ и „Урок географии“.

В рассказе „Урок географии“, написанном в 1933 году, герой-рассказчик будто бы совсем и не говорит о себе. Он занят описанием разных стран, растительности, людей. Поначалу это будто бы и в самом деле урок. „На острове Цейлоне есть город и порт английский Коломбо. Большой город, портовый. Превосходный порт. Отгорожен каменной стеной прямо от океана метров на тридцать“. „Люди, там живут… черные. Сингалезы“. „Есть еще колония у них, у англичан: Сингапур… для флота база“. Но нет, это не урок, а рассказ, или, быть может, урок в школе будущего, где каждый учитель будет художником: „На солнце, на тропическом… блеск как вскрикивает все равно. А зыбь ходит, как гора, как зеленая, стеклянная гора. Ее солнце сверху отвесно пронизывает, и она идет на тебя… и вся эта прозелень насквозь светится зеленым воздухом“.

И дальше Житков повествует о сингалезах, которых истязают англичане, о малайцах в Сингапуре, о китайцах в Гонконге, где они семьями живут в лодках на море: на берег англичане их не пускают. Рассказчик занят описанием кокосовых пальм, сингалезских лодок, двухколесно-го фаэтончика, рикш, моря, цветов… О себе он не сообщает почти ничего, но сам он — „бывалый человек“, русский моряк, революционер, ненавидящий угнетателей, — сам он виден и понятен читателю с не меньшей ясностью, чем мальчик, рассказывающий нам про Джарылгач. Образ рассказчика — и притом такого, который оценивает происходящее с позиций советского человека, — создастся здесь не автохарактеристикой, не декларацией, а той страстностью отрицания всех уродств капиталистического мира, с которой рассказчик относится к виденному.

„Вот в маленьком фаэтончике, кабриолетике, на двух колесах, то есть в оглоблях, — там человек. Сингалез. На нем только трусики одни. А в колясочке — англичанин, туша этакая, и морда, как бифштекс. Развалился, как под ним эта колясочка не лопнет! Ножищи выпятил; на них, как копыта, ботинки с подошвой — во! — в два пальца. И каблучища с кузнечный молот. И он этим каблучищем в худую эту черную спину тычет, подгоняет. А тот бежит, чуть язык за плечи не закинул, весь мокрый. Жарища ведь, баня. Это вот у них извозчики — рикши. Они ко мне приставали, чтобы повезти. Да не могу я на людях ездить“.

Образ рассказчика, который „нe может на людях ездить“, который вместе с китайцами возмущается подлостью англичан, не пустивших людей на берег даже во время тайфуна, встает перед нами со страниц этого рассказа, хотя автор не делает о нем ровно никаких сообщений. А доверие он завоевывает искренностью и горячностью рассказа такое, что всякий, прослушавший этот небывалый „урок географии“, от всего сердца возненавидит тех, кто на людях ездит.

Глазами рассказчика мы увидели мир. И потому увидели не только мир, но и его самого.

Глава IV

Глава IV
Впервые — ОЗ, 1876, № 9 (вып. в свет 20 сентября), стр. 255–292, под заглавием «Экскурсии в область умеренности и аккуратности», с порядковым номером «IV». Подпись: Н. Щедрин.
Сохранилась наборная рукопись первоначальной редакции очерка.[167]Очерк написан летом 1875 г. в

Глава V

Глава V
Впервые — ОЗ, 1876, № 10 (вып. в свет 21 октября), стр. 567–597, под заглавием «Экскурсии в область умеренности и аккуратности», с порядковым номером «V». Подпись: Н. Щедрин.
Рукописи и корректуры не сохранились.В первом отдельном издании (1878) текст главы отличается от

Глава VI

Глава VI
Впервые в изд.: М. Е. Салтыков-Щедрин. В среде умеренности и аккуратности, СПб. 1878, стр. 173–176.
Рукописи и корректуры не сохранились.Написано специально для отдельного

ГЛАВА V

ГЛАВА V
Первая редакция
О первой публикации первоначальных редакций пятой главы «Итогов» и установлении их последовательности см. выше, стр. 657–658.
Первая редакция представляет собою черновой автограф с многочисленными вставками и несколькими вычерками. На полях

ГЛАВА I

ГЛАВА I
В мундирной практике всех стран и народов существует очень мудрое правило: когда издается новая форма, то полагается срок, в течение которого всякому вольно донашивать старый мундир. Делается это, очевидно, в том соображении, что новая форма почти всегда застает

ГЛАВА II

ГЛАВА II
Представьте себе, что в самом разгаре сеяний, которыми так обильна современная жизнь, в ту минуту, когда вы, в чаду прогресса, всего меньше рассчитываете на возможность возврата тех порядков, которые, по всем соображениям, должны окончательно кануть в вечность,

ГЛАВА III

ГЛАВА III
Ежели существует способ проверить степень развития общества или, по крайней мере, его способность к развитию, то, конечно, этот способ заключается в уяснении тех идеалов, которыми общество руководится в данный исторический момент. Чему симпатизирует общество?

ГЛАВА IV

ГЛАВА IV
Стало быть, ежели нет возможности формулировать, чего мы желаем, что любим, к чему стремимся, и ежели притом (как это доказала ревизия Пермской губернии), несмотря на благодеяния реформ, человек, выходя из дому с твердым намерением буквально исполнять все

ГЛАВА V[12]

ГЛАВА V[12]
К числу непомнящих родства слов, которыми так богат наш уличный жаргон и которыми большинство всего охотнее злоупотребляет, бесспорно принадлежит слово «анархия».Употребление этого выражения допускается у нас в самых широких размерах. Стоит только

ГЛАВА V[19]

ГЛАВА V[19]
Первая редакцияК числу непомнящих родства слов, которые чаще всего подвергаются всякого рода произвольным толкованиям, несомненно принадлежит слово «анархия». Герои улицы прибегают к этому выражению во всевозможных случаях. Прикасается ли человек к вопросам,

ГЛАВА V

ГЛАВА V
Первая редакцияО первой публикации первоначальных редакций пятой главы «Итогов» и установлении их последовательности см. выше, стр. 657–658.Первая редакция представляет собою черновой автограф с многочисленными вставками и несколькими вычерками. На полях

Глава 6 «Главная глава». Замещение

Глава 6
«Главная глава». Замещение
На страницах книги мы обсуждали те факторы, которые позволяют слугам царицы Толерантности последовательно и неумолимо идти к достижению собственных целей. Давайте их кратко вспомним и предварительно подытожим. Сократить рождаемость в

Глава 5 В которой глава администрации президента Украины Виктор Медведчук остался последним украинцем, которому верит Путин

Глава 5
В которой глава администрации президента Украины Виктор Медведчук остался последним украинцем, которому верит Путин
В начале нулевых Медведчук на фоне украинских политиков выглядел как человек из космоса. Абсолютный европеец, совершенно не похожий на

Глава 26

Глава 26
Сдержанное нетерпение, готовое перейти в безудержную радость — вот что чувствует арестант, которого заказали с вещами, если существует хотя бы теоретическая возможность освобождения. Своеобразие состояния заключается и в том, что твоё положение на тюрьме может,

Глава 27.

Глава 27.
Да, я от Вашей жены, не сомневайтесь. Там все живы, здоровы. Сейчас она с дочерью в Японии. Надолго. Мы созваниваемся. Если не верите, я попробую принести сотовый телефон. Риск очень высок, но решать Вам. Если скажете, то принесу.Нет, я Вам верю.Стало совсем легко. В

Глава 10

Глава 10
Апогей холодной войныДжонни Проков был любимцем завсегдатаев бара в Национальном клубе печати. Русский эмигрант из Прибалтики Проков работал барменом с 1959 года. Он был известен своей неприязнью к Кремлю. При малейшей возможности он описывал несчастья своей

Под водой / Б.С. Житков

Был ясный солнечный день. Эскадра, состоявшая из двух дивизионовминоносцев и дивизионов подводных лодок, вышла на маневры в море. Легкийветер и веселая зыбь. Совсем по-праздничному. С головного миноносца давалисигналы, и суда перестраивались. Сигнальщики, на обязанности которыхразбирать и передавать сигналы, во все глаза в бинокли наблюдали за мачтойголовного судна, чтобы не пропустить сигнала. А там то и дело подымались иопускались сигнальные флажки. Подводные лодки шли, выставив свою серую спинуиз воды, как морские чудовища. Как сердце, глухо стукал внутри каждыйдизель-мотор. Сегодня всем было весело, даже кочегары на миноносцах, наглухозакупоренные в котельном отделении, как в коробке, чувствовали веселоенапряжение и, хоть не видали, что наверху делалось, знали, что что-то удалоезатевается и уже никак нельзя подгадить, и все бойко шевелились в жаркойатмосфере кочегарки, поминутно поглядывали на манометр: не упал бы хоть найоту пар. На подводных лодках все были в еще большем напряжении: каждуюминуту ждали приказания погрузиться в воду и каждому командиру хотелось этосделать на виду у всей эскадры первому. Люди стояли по местам. Вот-вотприкажут под воду — дизель-мотор надо остановить и пустить в ходэлектрический мотор, ток для которого запасен в аккумуляторах, задраитьнаглухо входной люк и выставить из воды перископ — длинную трубку, этот глазподводной лодки: через нее из-под воды можно видеть все, что делается наповерхности. Вдали на горизонте едва обозначался силуэт крейсера: тамадмирал, он наблюдает за всеми движениями эскадры, следит, правильно ли судавыполняют то, что им приказано сделать.Все чувствовали, что дело идет пока превосходно: суда перестраиваютсябыстро и точно, совсем как солдаты на ученье, держат правильные расстояния,все идут одной скоростью, все одинаковые, как игрушки новые, и, кажется,дымят даже одинаково.Подводной лодкой No 17 командовал лейтенант Я. Он хорошо знал своесудно и надеялся, что теперь он, пожалуй, погрузится вторым, No 11погружался всегда так, как будто его какая-нибудь рука сразу топила, жуткосмотреть — за ним не угнаться. Ну, а другим лейтенант Я, спуску не даст.Команда как один. Всем хотелось не дать промашки. По сигналу надопогрузиться и атаковать адмиральский крейсер, затем, не всплывая наповерхность, вернуться в порт. А завтра будет отчет о маневрах, и целый деньможно гулять, ходить к знакомым в городе и рассказывать про эту веселуюпрогулку. Мичман, не доверяя сигнальщику, сам тоже смотрел в большой бинокльна мачту главного миноносца, ожидая условленного сигнала. Механик со своимимашинистами напряженно ждал команды сверху. Все было так натянуто, что,кажется, чихни теперь кто-нибудь громко, и все дружно стали бы переводитьлодку в подводное состояние.

— Ну что? Есть? — спрашивал лейтенант каждый раз, когда новые флагипоявлялись на главном миноносце.

— Не нам, — вздохнув, отвечал мичман.

— Есть! — вдруг закричал мичман, отрывая от глаз бинокль. Капитан сталкомандовать к спуску, но он еще не договорил команды, как дизель уже стал, ивместо него запел, зажужжал электромотор, уже стали наполняться цистерныбалластной водой, все делалось само собой: спустился курок напряженногоожидания, и руки, которые томились наготове, быстро делали свое дело. Вот уже под водой и на столике под перископом шатается на качке мелкаявеселая картинка моря, бегущих миноносцев, а вон, как точка вдали, —адмиральский крейсер.Нет, хорошо идут нынче маневры — всем было весело и радостно.Вот уже близко крейсер. Теперь надо убрать перископ и идти по компасу втом же направлении. Перископ виден, он торчит все же из воды, и от него, какусы, в обе стороны расходятся от ходу тонкие волны. Уже подойдя ближе, надотолько на минуту его выставить, чтобы проверить свое движение, потом подойтикак можно ближе и выпустить мину… конечно, учебную, холостую.Кажется, все удалось. No 17 взял по компасу обратный курс и пошел кпорту. Теперь опять поставили перископ, и ясный день снова заиграл на беломстолике.

— Ну, молодой человек, поздравляю, — сказал пожилой минный офицермичману. — Первые маневры, не так ли? Чего на часы смотрите? Уж ждет васкто-нибудь на берегу? — и он лукаво погрозил пальцем.Мичман покраснел и улыбнулся.

— Нет, на что это в порт под водой? — продолжал минер. — Шутки шутками,а курить до смерти хочется. Далеко еще?— Я считаю, что уже не больше часу, — сказал мичман и посмотрел на своичасы-браслет.Справа виден был невдалеке перископ другой подводной лодки. Онапонемногу обгоняла. Мичман завидовал и каждую минуту смотрел на часы.

— Ну, скажите, — приставал минер, — сейчас на берег, белый китель, и набульвар! Не терпится?Мичман отвернулся, но видно было, что улыбался.Лейтенант сохранял спокойный деловой вид. Его тоже разбирало весельеудачи и радовал веселый вид под перископом, но он сдерживался, чтобыказаться солиднее.Его интересовало, каким он опустился: вторым или опоздал. Он уже думал,что ничего, если и третьим.Но вот он, порт. Прошли в ворота. Впереди на якоре торчит всем корпусомиз воды порожний коммерческий пароход. «Тут пятьдесят футов, пароход сидитне больше двадцати. Есть где пройти под ним, — подумал лейтенант. — Эх,убрать перископ и поднырнуть под пароход». Веселость вырвалась наружу.Перископ убран, рулями дали уклон лодке вниз и потом стали подыматься. Но в это время сразу ход лодки замедлился. Все пошатнулись вперед.Лейтенант вздрогнул. Минер вопросительно на него взглянул.

— Сели на мель? Так ведь? — спросил он лейтенанта.Рули были поставлены на подъем, винт работал, а приборы показывали, чтолодка на той же глубине. Лейтенант вспомнил, что тут в порту глинистоелипкое дно, понял, что лодка своим брюхом влипла в эту вязкую жижу. И какногу трудно оторвать от размокшей глинистой дороги, так лодке теперь почтиневозможно оторваться от дна. Лейтенант все это соображал, и как он теперьраскаивался, что решился, поддавшись веселости, на этот мальчишескийпоступок! Он приказал выкачать воду изо всех цистер. Мичман хотел показать,что он ничего не боится, и весело ходил смотреть, исполнено ли приказаниелейтенанта. Но вся команда понимала, что дело плохо, и сосредоточенноисполняла приказания. Лейтенант смотрел на приборы.Ну хоть бы что двинулось. Приборы показывали ту же глубину.«Надо попробовать раскачать лодку, — думал лейтенант, — пусть всякоманда перебегает из носа в корму и обратно. Может быть, только чуть-чуть водном месте держит ее эта липкая донная грязь».Команда стала перебегать из носа в корму и обратно, насколько этопозволяло внутреннее устройство лодки, загороженное приборами, аппаратами.Лодка медленно раскачивалась, и лейтенанту представлялось, как липкая глинадержит в своем цепком гнезде круглое брюхо лодки, и лодку не оторвать отглины, как не разнять две мокрые пластинки стекла.Стали раскачивать с борта на борт. Лодка немного переваливалась.Старались угадать такт, чтобы вовремя поддавать, как раскачивают качели. Нои это не помогло. Лейтенант смотрел на приборы, и все по его лицу читали,что дело не подвинулось ни на волос.

— Мы еще, быть может, больше закапываемся, — мрачно проворчал механик.Лейтенант ничего не ответил. Он, нахмурясь, смотрел вниз, что-тоусиленно соображая. Все ждали и смотрели на него. Он чувствовал эти взглядыи напряженное ожидание, и это мешало ему спокойно соображать. Он как будтовидел сквозь железную обшивку лодки эту липкую полужидкую глину, котораяприсосала дно судна, хотелось выскочить наружу и выручить судно хоть ценойсвоей жизни. Он повернулся и ушел в свою каюту, приказав остановить мотор.Механик посмотрел сам на приборы.

— Над нами всего двадцать пять футов воды, — сказал он.Все молчали. Слышно было, как шлепает вверху колесами пароход.Казалось, он толокся на месте.

— Буксир идет, — шепотом сказал один матрос.

— Покричи им, — пошутил кто-то.Все ждали капитана. А он сидел у себя, в своей крошечной каютке, и немог сосредоточить своих мыслей. Он все думал о том, что из-за его шалостивсе эти люди погибли, что нельзя даже крикнуть «спасайся, кто может», потомучто никто не может спасаться, все они плотно припаяны ко дну этим глинистымгрунтом и не могут вырваться из железной коробки. Эта мысль жгла его итуманила разум.Ему было бы легче, если бы весь экипаж возмутился, если б на негонабросились, стали бы упрекать, проклинать, а лучше всего, если б убили.А весь экипаж собрался около рулевого управления, изредка шептались,коротко и серьезно. Мичман все посматривал на часы, но теперь не понимал уж,который час.

— Сколько времени? — спросил минер.Мичман снова взглянул на браслет.

— Четыре часа, — сказал он, но так напряженно спокойно, что все поняли,как он боится.

— Ну еще на час… — начал было механик. Он хотел сказать «на часхватит воздуху», но спохватился, боясь волновать команду. Но все поняли, чтоесли не спасут их, если не найдут и не вытащат, то вот всего этот час иостается им жить.Тяжелый вздох пронесся над кучкой людей.

— Что ж капитан? — с нетерпеливой тоской сказал механик. Он раздражалсяи терял присутствие духа.

— Ну что капитан? — сказал задумчиво минер. — Что капитан? Что он можетсделать, капитан?Мичман стоял, красный, опершись о переборку, и все смотрел на свойбраслет, как будто ждал срока, когда придет спасенье.

— Ведь мы через час задохнемся. Эй вы, — раздраженно сказал механикпо-английски и дернул мичмана за руку, — пойдите скажите капитану, чтоостается час, идите сейчас же.Но в это время сам капитан показался в проходе. Он был бледен какбумага, и лицо при свете электрической лампы казалось совсем мертвым. Его несразу узнали и испугались, откуда мог взяться этот человек. Только черныеглаза жили, и в них билась боль и решимость.Все смотрели на него, но никто не ждал приказаний, все забыли обопасности, глядя на это лицо.

— Я пришел вам сказать, — начал капитан, — что я, я виноват во всем. Ине по оплошности, а по шалости, вы сами это знаете, поднырнул — не надобыло. Убейте меня.Он держал за ствол браунинг и протягивал его рукояткой вперед.

— Что вы, что вы! — раздались голоса из команды, — еще, может, спасут!А не то уж вместе как-нибудь.Капитан с минуту глядел на команду твердыми, горящими глазами. Затемкруто повернулся и пошел назад. Мичман побежал вслед за ним.

— Капитан, не беспокойтесь… — начал было он.Но в лице капитана не было беспокойства.

— Вот возьмите, — сказал он, передавая мичману судовой журнал, — ипишите дальше.

— Приказаний никаких?— Я советую людям лечь и не двигаться, тогда надольше хватит воздуху.Может быть, дождутся помощи, нас хватятся. Берегите воздух. Пишите, покабудет можно. Ступайте.Мичман вышел и передал распоряжение капитана. Все молча разошлись илегли.Мичман сел за стол, раскрыл журнал.

«…20 июня 1912 года в 2 часа 40 мин. полудни, прочел он написанноерукой капитана, я, лейтенант Я., командир подводной лодки No 17, измальчишеской шалости, вместо того, чтобы обойти стоящий в порту пароход,нырнул под него и, не успев подняться, сел на липкий грунт, чем и погубил 13человек экипажа. Для спасения пытался…». Затем шло описание попытокраскачать лодку и замечание, что команда вела себя геройски, не упрекнув егони словом и не выйдя из повиновения.«4 ч. 17 мин., написал мичман, принял журнал от лейтенанта Я. Командалежит по койкам».«4 ч. 29 мин. над нами быстро прошел винтовой пароход».«4 ч. 40 мин. застрелился лейтенант Я. в своей каюте. Прилагаю егозаписку:«Я не имею права дышать этим воздухом».«5 ч. 10 мин. задохся машинист Семенов. Не могу писать и передаюжурнал минному…»«5 ч. 12 мин., писал минер, что-то скребнуло по корпусу судна. Командазадыхается, не могу встать. Что-то…».

Но тут запись прервалась неровным росчерком внизу, очевидно, перовывалилось из рук писавшего.А наверху два миноносца тащили по дну проволочный канат, концы которогобыли привязаны к их кормам. Железная петля тянулась по дну и шарилаподводную лодку. С торгового парохода сказали, что видели перископ справа,потом он исчез и снова не показался. Сказали, когда уж по всему портуразнеслась весть, что No 17 с маневров не вернулся.Миноносцы быстро шарили по всему порту, другая партия искала в море попути эскадры, пока не дали знать с торгового парохода. Миноносцы бросились вуказанное место, все знали, что каждая минута может стоит жизни людей.На миноносце закричали, когда увидали, как натянулся проволочный канат,задев за лодку. На берегу толпа с напряжением следила за работой миноносцеви радостно загудела, услышав крик. Канат вывернул лодку из ее липкогогнезда, и она всплыла на поверхность. Спешно заработали мастеровые,раскупоривая этот железный склеп. Врачи бросились спасать: все уже былоприготовлено. Не привели в себя только троих, среди них и мичмана. Страннобыло слышать, как часы все тикали на мертвой руке.

Как первая жизнь на Земле пережила самую большую угрозу — воду

18 февраля следующего года космический корабль НАСА пролетит сквозь марсианскую атмосферу, запустит тормозные ракеты, чтобы смягчить падение, а затем спустит шестиколесный вездеход Perseverance на поверхность. Если все пойдет по плану, миссия приземлится в кратере Джезеро, 45-километровой впадине недалеко от экватора планеты, где когда-то могло быть озеро с жидкой водой.

Среди толп землян, аплодирующих «Настойчивости», Джон Сазерленд будет уделять особое внимание. Сазерленд, биохимик из Лаборатории молекулярной биологии MRC в Кембридже, Великобритания, был одним из ученых, которые убедили НАСА посетить кратер Джезеро, потому что это соответствует его представлениям о том, где могла зародиться жизнь — на Марсе и на Земле.

Выбор места посадки отражает сдвиг в представлениях о химических этапах, которые превратили несколько молекул в первые биологические клетки. Хотя многие ученые уже давно предполагают, что эти клетки-первопроходцы возникли в океане, недавние исследования показывают, что ключевые молекулы жизни и ее основные процессы могут формироваться только в таких местах, как Джезеро — относительно неглубокий водоем, питаемый ручьями.

Это связано с тем, что несколько исследований показывают, что для образования основных химических веществ жизни требуется ультрафиолетовое излучение солнечного света, и что водная среда должна была сильно концентрироваться или даже время от времени полностью высыхать. В лабораторных экспериментах Сазерленд и другие ученые получили ДНК, белки и другие основные компоненты клеток, осторожно нагревая простые химические вещества на основе углерода, подвергая их УФ-излучению и периодически высушивая. Химикам еще не удавалось синтезировать такой широкий спектр биологических молекул в условиях, имитирующих морскую воду.

НАСА запустило самый амбициозный марсоход из когда-либо построенных: вот что будет дальше

Появляющиеся данные заставили многих исследователей отказаться от идеи, что жизнь возникла в океанах, и вместо этого сосредоточиться на наземной среде, в местах, которые попеременно были влажными и сухими. Сдвиг вряд ли единодушен, но ученые, поддерживающие идею земного начала, говорят, что он предлагает решение давно признанного парадокса: хотя вода необходима для жизни, она также разрушительна для основных компонентов жизни.

Поверхностные озера и лужи очень перспективны, говорит Дэвид Катлинг, планетолог из Вашингтонского университета в Сиэтле. «За последние 15 лет было проделано много работы, которая поддержала бы это направление».

Первобытный бульон

Хотя стандартного определения жизни не существует, большинство исследователей согласны с тем, что она состоит из нескольких компонентов. Одна из них — молекулы, несущие информацию — ДНК, РНК или что-то еще. Должен был быть способ скопировать эти молекулярные инструкции, хотя этот процесс был бы несовершенным, чтобы допускать ошибки, семена эволюционных изменений. Кроме того, у первых организмов должен был быть способ питаться и поддерживать себя, возможно, с помощью белковых ферментов. Наконец, что-то удерживало эти разрозненные части вместе, отделяя их от окружающей среды.

Когда в 1950-х годах всерьез начались лабораторные исследования происхождения жизни, многие исследователи предположили, что жизнь зародилась в море с богатой смесью химических веществ на основе углерода, получившей название первобытный бульон.

Эта идея была независимо предложена в 1920-х годах биохимиком Александром Опариным на территории тогдашнего Советского Союза и генетиком Дж. Б. С. Холдейном в Соединенном Королевстве. Каждый представлял себе молодую Землю как огромную химическую фабрику с множеством химических веществ на основе углерода, растворенных в водах ранних океанов. Опарин рассудил, что образуются все более сложные частицы, достигающие высшей точки в углеводах и белках: то, что он называл «основой жизни».

В 1953 году молодой исследователь по имени Стэнли Миллер из Чикагского университета в Иллинойсе описал ныне известный эксперимент, который, как считалось, подтверждает эти идеи ¹ . Он использовал стеклянную колбу с водой, чтобы имитировать океан, и другую колбу, содержащую метан, аммиак и водород, для имитации ранней атмосферы. Трубки соединяли колбы, а электрод имитировал молнию. Нескольких дней нагревания и ударов током было достаточно, чтобы образовался глицин, простейшая аминокислота и важный компонент белков. Это навело многих исследователей на мысль, что жизнь возникла у поверхности океана.

В экспериментах 1950-х Стэнли Миллер создал аминокислоты из простых строительных блоков. Фото: Bettmann/Getty

Но сегодня многие ученые говорят, что с этой идеей связана фундаментальная проблема: молекулы краеугольного камня жизни разрушаются в воде. Это связано с тем, что белки и нуклеиновые кислоты, такие как ДНК и РНК, уязвимы в местах их соединений. Белки состоят из цепочек аминокислот, а нуклеиновые кислоты — из цепочек нуклеотидов. Если цепи поместить в воду, она атакует звенья и, в конце концов, разорвет их. В химии углерода «вода — враг, которого следует как можно строже исключить», — писал покойный биохимик Роберт Шапиро в своем тотемическом труде 1986 book Origins , в которой критикуется гипотеза изначального океана ² .

Это водный парадокс. Сегодня клетки решают эту проблему, ограничивая свободное движение воды внутри себя, говорит биолог-синтетик Кейт Адамала из Миннесотского университета в Миннеаполисе. По этой причине популярные изображения цитоплазмы — вещества внутри клетки — часто ошибочны. «Нас учат, что цитоплазма — это просто мешок, в который все вмещается, и все вокруг плавает», — добавляет она. «Это неправда, все невероятно устроено в клетках, и это устроено гелем, а не водным мешком».

Если живые существа контролируют воду, то вывод, по мнению многих исследователей, очевиден. Жизнь, вероятно, зародилась на суше, где вода присутствовала лишь время от времени.

Land start

Некоторые ключевые доказательства в пользу этой идеи появились в 2009 году, когда Сазерленд объявил, что он и его команда успешно создали два из четырех нуклеотидов, составляющих РНК ³ . Они начали с фосфата и четырех простых химических веществ на основе углерода, включая соль цианида под названием цианамид. Химикаты были растворены в воде повсюду, но они были очень концентрированными, и на важных этапах требовалось УФ-облучение. По его словам, такие реакции не могли происходить глубоко в океане — только в небольшом бассейне или ручье, освещенном солнечным светом, где могут быть сконцентрированы химические вещества.

Микробы-обманщики, сотрясающие древо жизни

Команда Сазерленда с тех пор показала, что одни и те же исходные химические вещества, если с ними обращаться по-разному, могут также производить предшественники белков и липидов ⁴ . Исследователи предполагают, что эти реакции могли иметь место, если вода, содержащая соли цианидов, высушивалась солнцем, оставляя слой сухих химических веществ, связанных с цианидами, которые затем нагревались, скажем, за счет геотермальной активности. В прошлом году его команда произвела строительные блоки ДНК, что ранее считалось невероятным, используя энергию солнечного света и некоторые из тех же химических веществ в высоких концентрациях. 0029 5 .

Этот подход был расширен биохимиком Моран Френкель-Пинтер из Центра химической эволюции NSF-NASA в Атланте, штат Джорджия, и ее коллегами. В прошлом году они показали, что аминокислоты спонтанно соединяются в белковоподобные цепи, если их высушить ⁶ . И такие реакции чаще происходили с 20 аминокислотами, присутствующими в современных белках, по сравнению с другими аминокислотами. Это означает, что прерывистая сушка может помочь объяснить, почему жизнь использует только эти аминокислоты из сотен возможных вариантов. «Мы увидели отбор для современных аминокислот», — говорит Френкель-Пинтер.

Влажное и сухое

Периодическое высыхание также может способствовать сборке этих молекулярных строительных блоков в более сложные, реалистичные структуры.

Классический эксперимент в этом направлении был опубликован в 1982 году исследователями Дэвидом Димером и Гейл Барчфельд, затем в Калифорнийском университете, Дэвис ⁷ . Их цель состояла в том, чтобы изучить, как липиды, еще один класс длинноцепочечных молекул, самоорганизуются, образуя мембраны, окружающие клетки. Сначала они создали везикулы: сферические капли с водянистым ядром, окруженные двумя липидными слоями. Затем исследователи высушивали пузырьки, и липиды реорганизовывались в многослойную структуру, похожую на стопку блинов. Нити ДНК, ранее плававшие в воде, оказались в ловушке между слоями. Когда исследователи снова добавили воду, везикулы преобразовались — с ДНК внутри них. Это был шаг к простой клетке.

Один из сценариев происхождения жизни предполагает, что она началась вокруг жерл на морском дне, извергающих горячие щелочные воды, таких как формация «Затерянный город» в Атлантическом океане. Предоставлено: Изображение предоставлено Д. Келли и М. Эленд / Университет. Вашингтон

«Эти циклы «мокрый-сухой» повсюду», — говорит Димер, который сейчас работает в Калифорнийском университете в Санта-Круз. «Это так же просто, как дождевая вода испаряется на мокрых камнях». Но когда они применяются к биологическим химическим веществам, таким как липиды, говорит он, происходят замечательные вещи.

В исследовании 2008 года Димер и его команда смешали нуклеотиды и липиды с водой, а затем подвергли их циклам влажный-сухой. Когда липиды образовывали слои, нуклеотиды соединялись в РНК-подобные цепочки — реакция, которая не могла произойти в воде без посторонней помощи ⁸ .

Другие исследования указывают на другой фактор, который, по-видимому, является ключевой частью происхождения жизни: свет. Это один из выводов, сделанных группой синтетического биолога Джека Шостака из Массачусетской больницы общего профиля в Бостоне, которая работает с «протоклетками» — простыми версиями клеток, которые содержат несколько химических веществ, но могут расти, конкурировать и воспроизводить себя. Протоклетки демонстрируют более реалистичное поведение, если они подвергаются воздействию условий, подобных тем, что существуют на суше. Одно исследование, соавтором которого был Адамала, показало, что протоклетки могут использовать энергию света для деления в простой форме воспроизводства 9. 0029 9 . Точно так же Клаудия Бонфио, теперь также работающая в Лаборатории молекулярной биологии MRC, и ее коллеги показали в 2017 году, что УФ-излучение стимулирует синтез железо-серных кластеров ¹⁰ , которые имеют решающее значение для многих белков. К ним относятся те, которые входят в цепь переноса электронов, которая помогает питать все живые клетки, управляя синтезом молекулы запасания энергии АТФ. Кластеры железа и серы распадались бы на части, если бы подвергались воздействию воды, но команда Бонфио обнаружила, что они более стабильны, если бы кластеры были окружены простыми пептидами длиной 3–12 аминокислот.

Вода, но не слишком много

Такие исследования придали импульс идее о том, что жизнь зародилась на хорошо освещенной поверхности при ограниченном количестве воды. Однако до сих пор ведутся споры о том, сколько воды было задействовано и какую роль она сыграла в зарождении жизни.

Как и Димер, Френкель-Пинтер утверждает, что решающее значение имели циклы влажный-сухой. Сухие условия, по ее словам, давали возможность формироваться цепочечным молекулам, таким как белки и РНК.

Но простое создание РНК и других молекул — это не жизнь. Должна сформироваться самоподдерживающаяся динамичная система. Френкель-Пинтер предполагает, что этому способствовала разрушительная сила воды. Точно так же, как животные-жертвы эволюционировали, чтобы бегать быстрее или выделять токсины, чтобы пережить хищников, первые биологические молекулы могли эволюционировать, чтобы справляться с химическими атаками воды и даже использовать ее реактивность во благо.

В ходе исследования горячих источников «Врата ада» недалеко от Роторуа, Новая Зеландия, образцы из гидротермальных бассейнов прошли циклы сушки и повторного увлажнения, что способствовало химическим реакциям, в результате которых образовались РНК-подобные молекулы. Фото: Westend61/Getty

В этом году группа Френкеля-Пинтера продолжила свое предыдущее исследование ⁶ , показав, что сушка вызывает спонтанное связывание аминокислот. Команда обнаружила, что их протопротеины могут взаимодействовать с РНК, и в результате оба стали более стабильными в воде.0029 11 . По сути, вода действовала как давление отбора: сохранялись бы только те комбинации молекул, которые могли выжить в воде, потому что другие были бы уничтожены.

Идея состоит в том, что при каждом цикле смачивания более слабые молекулы или те, которые не могли защитить себя, связываясь с другими, разрушались. Бонфио и ее команда продемонстрировали это в исследовании этого года ¹² , в котором они попытались преобразовать простые жирные кислоты в более сложные липиды, напоминающие те, которые содержатся в современных клеточных мембранах. Исследователи создали смеси липидов и обнаружили, что простые липиды разрушаются водой, а более крупные и сложные накапливаются. «В какой-то момент у вас будет достаточно этих липидов для формирования мембран», — говорит она. Другими словами, воды может быть как у Златовласки: не столько, чтобы биологические молекулы разрушались слишком быстро, но и не так мало, чтобы ничего не менялось.

Теплые прудики

Где все это могло произойти? На данный момент в этой области существует разрыв между поколениями. Многие старшие исследователи придерживаются того или иного сценария, в то время как молодые исследователи часто утверждают, что вопрос широко открыт.

Открытый океан нежизнеспособен, говорит Френкель-Пинтер, потому что химические вещества не могут концентрироваться. «Это действительно проблема», — соглашается Бонфио.

Пункт назначения, Марс! Фотографии в честь запуска трех смелых космических кораблей

Альтернативная морская идея отстаивалась с 1980-х годов геологом Майклом Расселом, независимым исследователем, ранее работавшим в Лаборатории реактивного движения в Пасадене, Калифорния. Рассел утверждает, что жизнь зародилась в жерлах на морском дне, где теплая щелочная вода просачивается из геологических образований внизу. Взаимодействие между теплой водой и камнями обеспечит химическую энергию, которая сначала будет запускать простые метаболические циклы, которые позже начнут производить и использовать химические вещества, такие как РНК.

Рассел критически относится к подходу Сазерленда. «Он проделывает всю эту фантастическую химию», — говорит он, но для Рассела все это не имеет значения. Это потому, что современные организмы используют совершенно другие химические процессы для создания таких веществ, как РНК. Он утверждает, что сначала должны были возникнуть эти процессы, а не сами вещества. «Жизнь выбирает очень определенные молекулы. Но вы не можете выбрать их со скамейки запасных. Вы должны сделать их с нуля, и это то, что делает жизнь».

Сазерленд возражает, что как только РНК, белки и т. д. сформировались, эволюция взяла верх и позволила протоорганизмам найти новые способы производства этих молекул и, таким образом, поддержать себя.

Между тем, многие исследователи скептически относятся к гипотезе Рассела о щелочных жерлах, утверждая, что она не имеет экспериментального подтверждения.

Напротив, химические эксперименты, имитирующие поверхностные условия, создали строительные блоки нуклеиновых кислот, белков и липидов. «Ничего из этого синтеза не существует в этой гипотезе о глубоководных гидротермальных источниках. Это просто не было сделано, и, возможно, потому, что это невозможно», — говорит Кэтлинг.

Френкель-Пинтер также критически относится к идее вентиляции, потому что молекулы, с которыми она работает, долго не проживут в таких условиях. «Формирование этих протопептидов не очень совместимо с гидротермальными источниками», — говорит Френкель-Пинтер.

Возможное решение было предложено в мае геохимиком Мартиной Прейнер, постдоком Дюссельдорфского университета в Германии, и ее коллегами. Она утверждает, что в горных породах под гидротермальными источниками тепло и химические реакции связывают молекулы воды или разрушают их, создавая сухие пространства 9.0029 13 . «Взаимодействия между породой и водой в определенной степени избавляют от воды», — говорит она. Время от времени туда просачивалось больше морской воды, что давало «что-то вроде циклов влажного и сухого». Это должно сделать глубоководные породы гораздо более подходящими для формирования ключевых молекул, утверждает Прейнер, хотя она признает, что это все еще гипотеза. «Конечно, вам все еще нужно провести соответствующие эксперименты, чтобы доказать, что это может вызвать определенные реакции».

Раскрыто: как космический корабль доставит марсианские камни на Землю

Однако в настоящее время таких доказательств не существует. Между тем растет экспериментальная поддержка идеи о том, что жизнь зародилась в небольших водоемах на суше.

Сазерленд предпочитает метеоритный кратер, нагретый Солнцем и остаточной энергией удара, с множеством потоков воды, стекающих по наклонным сторонам и, наконец, сливающихся в бассейн на дне. Это была бы сложная трехмерная среда с минеральными поверхностями, выступающими в роли катализаторов, где химические вещества на основе углерода могли попеременно растворяться в воде и высушиваться на солнце. «Можно с некоторой долей уверенности сказать, что нам нужно быть на поверхности, мы не можем быть глубоко в океане или на глубине 10 километров в земной коре», — говорит Сазерленд. «Тогда нам нужен фосфат, нам нужно железо. Многие из этих вещей очень легко доставляются железо-никелевыми метеоритами». Сценарий столкновения имеет еще одно преимущество: падение метеорита сотрясает атмосферу, производя цианид, говорит Сазерленд.

Димер давно отстаивает другую идею: вулканические горячие источники. В исследовании этого года он и его коллега Брюс Дамер утверждали, что липиды сформировали протоклетки в горячих водах ¹⁴ , как показали его более ранние эксперименты. Влажно-сухие циклы на краях бассейнов должны были привести к образованию и копированию нуклеиновых кислот, таких как РНК.

Димер провел несколько экспериментов в современных вулканических горячих источниках, чтобы проверить свои идеи. В 2018 году его команда показала, что везикулы могут образовываться в воде горячих источников 9.0029 15 и даже заключают в себе нуклеиновые кислоты — но в морской воде они не образуются. Последующее исследование, проведенное в прошлом году, показало, что когда образовавшиеся везикулы были высушены, нуклеотиды соединялись, образуя РНК-подобные нити ¹⁶ .

Марсоход NASA Perseverance будет искать признаки жизни в кратере Джезеро на Марсе. Предоставлено: ESA/FU-Berlin

Сужение места, где зародилась жизнь, потребует понимания более широкой картины пребиотической химии: как многие реакции сочетаются друг с другом и диапазоны условий, при которых они происходят. Эта гигантская задача была предпринята группой под руководством химика Сары Шимкуч, президента начинающей фирмы Allchemy в Хайленде, штат Индиана. В сентябре команда опубликовала всестороннее исследование, в котором использовался компьютерный алгоритм для изучения того, как обширная сеть известных пребиотических реакций могла произвести многие биологические молекулы, используемые сегодня в жизни 9.0029 17 .

Сеть была сильно избыточной, поэтому ключевые биологические соединения все еще могли образовываться, даже если несколько реакций были заблокированы. По этой причине Шимкуч утверждает, что еще слишком рано исключать какой-либо из сценариев возникновения жизни. Это потребует систематического тестирования ряда различных сред, чтобы увидеть, какие реакции и где происходят.

За пределами Земли

Если эксперименты, подобные экспериментам Сазерленда, действительно укажут путь к тому, как зародилась жизнь на Земле, они также могут помочь выяснить, где жизнь могла зародиться в других местах космоса.

Марс привлек к себе наибольшее внимание, потому что есть явные доказательства того, что когда-то на его поверхности была жидкая вода. Место посадки марсохода НАСА Perseverance, кратер Джезеро, было выбрано отчасти потому, что когда-то он был озером и мог содержать химические вещества, которые изучал Сазерленд. Он помог написать презентацию для НАСА в 2018 году под руководством Кэтлинга, в которой были обобщены результаты химии пребиотиков и даны советы о том, на что следует обратить внимание Perseverance. «Мы представили эту химию и сказали, что этот кратер Джезеро, который они в конечном итоге выбрали, является тем, где была самая высокая вероятность того, что эта химия разыграется», — говорит Сазерленд.

Пройдет два месяца, прежде чем Perseverance достигнет Марса, и годы, прежде чем собранные им образцы будут возвращены на Землю пока еще неназванной будущей миссией. Итак, предстоит еще долгое ожидание, прежде чем мы узнаем, есть ли на Марсе жизнь, или она была там миллиарды лет назад. Но даже если бы это было не так, это могло бы выявить следы пребиотической химии.

В лучшем случае, говорит Кэтлинг, Perseverance находит в слоях марсианских отложений сложные молекулы на основе углерода, такие как липиды или белки, или их разложившиеся остатки. Он также надеется найти доказательства влажно-сухих циклов. Это может происходить в виде карбонатных слоев, которые образовывались, когда озеро много раз высыхало и наполнялось. Он подозревает, что «жизнь не продвинулась особенно далеко на Марсе», потому что мы не видели никаких очевидных ее признаков, таких как чистые окаменелости или богатые углеродом черные сланцы. «То, что мы ищем, довольно просто, может быть, даже до такой степени, что это пребиотик, а не сами клетки».

Возможно, Марс сделал лишь несколько первых химических шагов к жизни, а не прошел весь путь. В этом случае мы могли бы найти окаменелости — не жизни, а преджизни.

ЦЕЛЬ 14: Жизнь под водой | UNEP

Цели в области устойчивого развития

Узнайте больше о ЦУР 14

Сохранение и устойчивое использование океанов, морей и морских ресурсов для устойчивого развития:

Нажмите, чтобы увидеть полное изображение

Океаны покрывают более 70 процентов поверхности нашей планеты и играют ключевую роль в поддержании жизни на Земле. Это самая разнообразная и важная экосистема, вносящая вклад в глобальный и региональный круговорот элементов и регулирующая климат. Океан обеспечивает природные ресурсы, включая пищу, материалы, вещества и энергию.
Охраняемые морские районы способствуют сокращению бедности за счет увеличения улова рыбы и доходов, создания новых рабочих мест, улучшения здоровья и расширения прав и возможностей женщин. Увеличение уровня мусора в морях и океанах мира оказывает серьезное и растущее экономическое воздействие.

Океаны, моря и другие морские ресурсы необходимы для благосостояния людей и социально-экономического развития во всем мире. Их сохранение и устойчивое использование имеют ключевое значение для достижения Повестки дня на период до 2030 года, особенно для малых островных развивающихся государств. Морские ресурсы особенно важны для людей, живущих в прибрежных общинах, которые в 2010 году составляли 37 процентов населения мира. Океаны обеспечивают средства к существованию, средства к существованию и выгоды от рыболовства, туризма и других секторов. Они также помогают регулировать глобальную экосистему, поглощая тепло и углекислый газ (CO2) из ​​атмосферы. Однако океаны и прибрежные районы крайне уязвимы к деградации окружающей среды, чрезмерному вылову рыбы, изменению климата и загрязнению.

ЮНЕП работает над разработкой согласованного подхода к измерению состояния океана и движущих сил, нагрузок, воздействий и ответных мер.